Краков был то, что астрономы называют «зона Златовласки»: не слишком горячо, не слишком холодно – ровно то, что нужно, чтобы зародилась органическая жизнь; глушь, угол Австро-Венгрии с плохо укомплектованными современной литературой библиотеками, но с приличной транспортной инфраструктурой, кофейнями и напряженной политической жизнью; не Германия и не Швейцария – но центр Европы, и из окна квартиры видна российская граница. Сюда не так охотно, как в Париж, Лондон или Женеву, выбирались русские с новостями – зато вероятность появления в гостиной свирепо выглядящих типов, экипированных ледорубами или коробочками с полонием, была минимальна.
ВИ смотрит на костер, на Сосипатыча, на Строганова, на реку, на удочки, на вихляющуюся рыбину, на усыпанное, наверное, звездами небо – и только тут, наконец, возвращается в явь, соображает – что разыграли, что рыба – просто рыба, не какое-то сверхъестественное существо, сломавшее все его представления о мире, всю ламарковскую лестницу, всю дарвиновскую эволюцию, весь марксовский атеизм, все намерения познать природу; что самые умные ученики, да, ведут себя иногда глупо, дурачатся, но что мир по-прежнему познаваемый – и смешной, и сулит всякому, кто увидит его несуразность, бесконечное количество возможностей.
Н. Валентинов признает: да, Ленин часто говорил, что меньшевиков надо расстреливать, однако на словах – тогда как на деле бывшие меньшевики часто работали на государство, иногда на министерских должностях, и Ленин не предпринимал никаких попыток расправиться с ними; таким образом, это была метафора – как в Лонжюмо: «встретите меньшевика, душите его» – а не руководство к действию.
Есть ли у вновь образованного государства право на террор – и террор какой степени?
Таким образом, конфликт о пресловутом «первом параграфе» на съезде станет еще и конфликтом о партийной этике. Если для Ленина член партии – тот, кто подчиняется и регулярно платит, то для Мартова – тот, кто помогает и ведет себя прилично.