Директор Симбирской гимназии – пятеро выпускников которой приняли участие в бунте – Ф. М. Керенский написал попечителю Казанского учебного округа объяснение о своей системе воспитания учеников: образцовые ежовые рукавицы. Каким образом мог выскользнуть из них Ульянов? «Мог впасть в умоисступление вследствие роковой катастрофы, потрясшей несчастное семейство и, вероятно, губительно повлиявшей на впечатлительного юношу». Вполне возможно, что превращение обычного юноши в государственного преступника произошло вследствие не только внутренних и сугубо семейных причин, но и внешних факторов.
В актовом зале сдавал вступительные экзамены Л. Н. Толстой, читали стихи Маяковский и Евтушенко; в советское время он был декорирован исключительно советской символикой; сейчас восстановлен «исторический облик»; парадный портрет Александра Первого придает своим соседям, бородатым деятелям науки, еще большую солидность.
Но то, что еще 12 мая казалось формальностью, уже через две недели больше ею не является.
Фантазия Коллонтай нарисовала Ленина – в парике, без усов и бороды – лютеранским пастором; многие члены ЦК с июня не видали своего предводителя и теперь энергично подпирали свои челюсти снизу. Часовая проповедь, которую «обычный член ЦК» прочитал собравшимся, – «доклад о текущем моменте», – как и ожидалось, произвела на них эффект встречи с лихорадкой чикунгунья: никакая психологическая готовность к встрече с «советами постороннего» не уберегла его товарищей от моментального повышения температуры, ломоты в суставах и подавления воли. «С точки зрения политики» Ленин не давал оппоненту возможности положить себя на лопатки: да, еще не собрали все силы, да, «пролетариат еще не дозрел», да, за пределами Питера и Москвы «массы пока еще не за нас», да, армия еще недостаточно деморализована, да, нецелесообразно отказываться совсем от сотрудничества с буржуазией, да, нельзя, в случае взятия власти, воевать против всех партий сразу, да, уместнее сначала добиться большинства в Учредительном собрании, всё так, миллион причин. Никакой «гарантии» успеха революции нет и быть не может; объективно идеальные условия для захвата власти существуют только в фантазиях меньшевиков, которые рассуждают о революции не как о повестке дня, а как об утопии; и не наступят никогда. Нет? Ну так в таком случае вы ничем не отличаетесь от меньшевиков, природных оппортунистов. А если… Если власть возьмем, а технически овладеть государственным аппаратом не сможем? А если немцы не согласятся на мир? А если солдаты не захотят воевать за революцию? Что тогда? Да что-что; а если Керенский вот-вот сдаст Петроград немцам, чтобы избавиться от большевистской угрозы? «Один дурак может вдесятеро больше задать вопросов, чем десять мудрецов способны разрешить».
Ленин был настоящим знатоком Маркса, одержимым талмудистом; сочинения Основоположника – от «Манифеста Коммунистической партии» до четырехтомной переписки, которую он сам законспектировал, – были его коньком.
Однако как член ЦК, неформальный лидер партии и вдохновитель газеты, Ленин претендовал на роль серого кардинала и стремился контролировать ключевых участников проекта, в том числе инвесторов. Так, весной 1912-го на издание «Правды» пожертвовал три тысячи рублей – очень много; возможно, это решающий для основания газеты взнос – Виктор Тихомирнов, сын известного казанского купца. (Год спустя он окажется даже не постояльцем – жильцом второго этажа ленинской дачи в Бялом Дунайце. Поджав губы, НК припоминает, как «редакция “Правды” послала его в Поронин отдохнуть, привести в порядок разгулявшиеся в ссылке нервы, да кстати помочь Ильичу в деле составления сводок по проводившимся кампаниям на рабочую печать»; между этими событиями определенно есть какая-то связь.) Тихомирнов, вступивший в партию в шестнадцать лет, был приятелем Молотова, и через такого подручного Ленину было удобнее сноситься с 22-летним ответсеком газеты, на которого сияющий над Лениным в Польше нимб пантократора не производил должного впечатления: он полагал себя вправе игнорировать указания человека, заведомо далекого от российских реалий. Молотов знал, что Ленин зависел от газеты в финансовом отношении, формально он не был даже редактором – всего лишь корреспондентом. В 1912–1913 годах, среди прочих мер воздействия на неудобного автора, газета практиковала и «финансовые репрессии» – задерживая и так скромные гонорары. Обычным авторам платили по 2 копейки за строчку, Ленин и Зиновьев наслаждались статусом «золотых перьев» и фиксированной зарплатой по 100 рублей в месяц, обязуясь выдавать за это примерно по пять заметок в неделю; ад для любого другого литератора, но рабочий, нормальный, позволяющий находиться в политическом тонусе режим для Ленина. Кроме того, статус редакционного сотрудника позволял Ленину обеспечивать себе ежедневную дозу книг; и если поставки почему-либо прерывались, эфир наполнялся сигналами SOS: «Новых книг совсем не получаю. Необходимо принять меры: а) чтобы доставать из издательств под условием аванса, б) чтобы через депутатов доставать думские и официальные издания. Абсолютно невозможно работать без книг…»