Этот контакт и оказался роковым для Ленина.
Официально об образовании им новой социал-демократической партии – на том основании, что «центральный комитет старой партии уже более двух лет как перестал функционировать», – Ленин уведомил международное социалистическое бюро в апреле 1912-го: «В виду того, что вскоре предстоят выборы в Государственную Думу, Н. Ленин берет на себя инициативу образования нового центрального комитета без представительства в нем заграничных организаций». Регистрировать или не регистрировать эту новую партию – в бюро не понимали; ведь от РСДРП там было два делегата – Ленин и Плеханов, а заявление было подано от одного; насколько он полномочен?
Работал он часто и ночью, но вставал обычно не рано – и с утра был мрачен и угрюм; погружался в чтение газет (которые возил ему каждый день из Петербурга связной-секретарь), выписывал что-нибудь понятное только ему – вроде сведений о развитии часовой промышленности из финансового приложения к The Times, и ненавидел, когда его отвлекали. Визитеры, успевшие оставить мемуары, припоминают, что уже тогда Ленин страдал головными болями и бессонницей. К вечеру настроение налаживалось – и почти всегда он отправлялся на променад, часто поздно ночью; бродил один, с Надеждой Константиновной или в компании с каким-то приятным ему гостем по задворкам чужих дач, зимой вяз в сугробах; странным образом, у него была манера гулять прямо по рельсам – приходилось прыгать в снег, чтобы пропускать поезд, – и затем опять идти по шпалам.
Июль надо было не забыть как психотравму, а использовать как урок. Именно после неудачного мятежа – и после того, как стало ясно, что мирным путем от буржуазии власть получить не удастся, – в голове Ленина возникает словосочетание «искусство восстания».
Несколько дней в июле, пока Керенский и Советы громили большевиков, Ленин провел в квартире без пяти минут зятя Сталина, рабочего Аллилуева.