В решении Ленина написать философское «Что делать?» нет ничего ни удивительного, ни сверхъестественного; то, что происходило вокруг него в 1908 году, больше напоминало эпидемию.
Остроумные – нет? – рефераты Ленина о Толстом – «по мотивам» которых написан целый цикл статей – пользовались колоссальной популярностью. «Парижский вестник», опубликовавший в 1911 году пространный репортаж с реферата Н. Ленина о Толстом, посвящает несколько абзацев критическому описанию антуража лекции: «…понадобился насильственный напор извне и протест публики внутри зала, чтобы желающие слушать были допущены. Затем цены на вход – слишком высокие. На последнем, например, реферате минимум – 50 сантимов. И все-таки за такую цену некоторым не удавалось доставать билетов и приходилось удаляться, потеряв терпение и не имея охоты дожидаться, когда оказалось возможным, без ущерба для платных слушателей, силой пройти бесплатно».
План Ленина вполне заслуживает того, чтобы назвать его дьявольски хитрым. «Искра» – вовсе не только газета; газеты – наживка, заглотив которую разбросанные по всей стране марксистские кружки, ячейки и комитеты вовлекаются в совместную деятельность. «Искра» – как Иван Калита – должна была собрать русские земли. Пишите нам, пусть это будет и ваша газета; распространяя газету, мы беремся рассказать о вашей деятельности другим комитетам, а затем, когда вы проникнетесь ощущением полезности и эффективности, – коготок увяз – мы предложим вам признать «Искру» своим печатным органом, а ее редакцию – чем-то вроде ЦК, органом, представляющим партию, и не просто представляющим, а имеющим право командовать. Вы должны присягнуть нам. Зачем? Чтобы соблюсти формальности, аппарансы: делегировать сторонников «Искры» на Всероссийский съезд партии, который мы организуем – и на котором примут программу и устав партии, а также составят Центральный комитет; важнее всего, что делегаты для этого съезда должны иметь нужную политическую окраску – «искровскую».
Собственно, этот просчет – сделанный лишь перед самым Новым годом прогноз, что «восходящий тренд» уже в январе исчерпает себя и сменится противоположным, что «не только острота (гражданской войны) изменится, но изменение это таково, что количество (изменений) перейдет в качество», – и делает Ленина в высшей степени аттрактивным; в конце 17-го – самом начале 18-го он похож не только на шахматиста, но еще и на художника из кабаре «Вольтер», рисующего живьем, экспромтом, прямо на телах. Особенно завораживает то, что это была практическая деятельность в мире борхесовских классификаций – в мире со странной топологией, деформированных общественных структур, заклинившихся друг о друга плоскостей; когда приходилось оперировать одновременно целыми классами, отдельными людьми, фронтами, представителями профессий, партиями; когда политический характер приобретали сугубо бытовые вопросы.
С 1938-го здесь работал музей – площади которого в 1991-м передали обществу «Знание», которое – сила – в 1997-м продало их, и теперь это – позор для государства – частные владения. Правда, в крохотном скверике есть бюстик Ленина, а на фасаде – нарядная мраморная доска. Дом выглядит слишком заметным для убежища: он красив и красноват – не то крейсер «Аврора», не то Михайловский замок; практически это уже три модерновых дома, слившихся в один; однако в 1917-м он был ниже, без надстройки, некрашеный кирпич без всякой облицовки, и стоял отдельно, на юру; барак не барак, но – непримечательный доходный дом; и строеньица вокруг тоже были – не Париж: неказистые, деревянные; улицы немощеные, грязные.