В 1926 году Луначарский, умудрившийся попреподавать во всех трех партшколах РСДРП – на Капри (1909), в Болонье (1910) и Лонжюмо (1911), предпринял попытку посыпать голову пеплом, сохраняя достоинство: «Мы, несомненно, были политическими импрессионистами и находились под чрезмерным влиянием революционного чувства, которое (чего мы не замечали) вело не столько к революционному делу (в открытых формах тогда невозможному), сколько к революционной фразе», а заодно объяснить, что на самом деле означала вся эта свистопляска 1909–1911 годов с расколами, инструментом которых стали «посторонние» студенты из России. Расколы, объясняет Луначарский, возникают потому, что существует инерция партийной деятельности – из-за которой партия иногда перестает соответствовать текущей ситуации, становится слишком левой: так было с Брестским миром, с нэпом – и с вопросом об участии в Думе и вообще с тактикой в 1909 году: Ленина обвиняли в предательстве революции, в оппортунизме, в фатальной ошибке – но тогда как «Ленин давал сигнал о необходимости некоторого отступления или обхода», «планомерно действующая революционная инерция партии приходила в трение с ним и порою создавалась ситуация, напоминавшая собою создание особой фракции».