Цитата #198 из книги «Ленин: Пантократор солнечных пылинок»

Всего Ленин провел в Сестрорецке и окрестностях около девятнадцати дней: примерно с 10 по 29 июля – то есть, по нынешнему календарю, начиналась вторая декада августа: холодно и дождливо. Перебираться решено было за границу, в Финляндию. Нужны были документы, и в какой-то момент Шотман умудрился притащить в лес фотографа-большевика со здоровенным фотоаппаратом. Поскольку ни штатива, ни лампы не было, фотографу пришлось держать камеру на груди – а Ленина и Зиновьева ставить на колени. «Владимир Ильич, как видно из тогдашних снимков, – в парике и кепке, бритый, в каком-то невероятном одеянии. Узнать его по этим фотографиям очень трудно, что именно и требовалось для карточки на удостоверение». Однако одной фотографии было недостаточно: Шотман и Рахья в течение нескольких дней рыскали вдоль границы, пытаясь найти слабое звено в контрольно-пропускной системе, – и убедились, что переходить легально опасно: «при каждом переходе пограничники чуть ли не с лупой просматривали наши документы и чрезвычайно внимательно сличали физиономии с фотографическими карточками».

Просмотров: 4

Эта диспозиция – между двух женщин – хорошо отражает положение, установившееся за сто лет до того в соседней квартире, где Ленин в окружении жены и тещи лихорадочно сочинял «Что делать?» – свою самую «неудобную», целиком состоящую из мелких косточек, которыми так легко подавиться, – книжку.

Просмотров: 3

Дальше Нева. Литейный мост не развели, но охраняли; Ра-хья отправился отвлекать караул, а Ленин просочился. Именно здесь, в начале Шпалерной, у здания изолятора, где ВИ просидел двадцать лет назад 14 месяцев, эти двое встречают конный разъезд юнкеров; эпизод, описанный Пелевиным в «Хрустальном мире» – про то, как неглупые молодые люди, злоупотребляющие, к сожалению, кокаином, с третьего раза пропускают подозрительную пару, которой очень надо пройти по Шпалерной. Пелевинский Ленин – на самом деле демон; он предстает то в виде обычного прохожего, то инвалида, то… «лицо его с получеховской бородкой и широкими скулами было бы совсем неприметным, если бы не хитро прищуренные глазки, которые, казалось, только что кому-то подмигнули в обе стороны и по совершенно разным поводам. В правой руке господин имел трость, которой помахивал взад-вперед в том смысле, что просто идет себе тут, никого не трогает и не собирается трогать, и вообще знать ничего не желает о творящихся вокруг безобразиях. Склонному к метафоричности Николаю он показался похожим на специализирующегося по многотысячным рысакам конокрада». Неспроста: Ленин многим своим современникам казался вором, укравшим Февраль со всеми его завоеваниями – от свободы слова до Учредительного собрания; Пелевин не упоминает о противоположной версии (основывающейся на наблюдении, что все предыдущие опыты устранения института монархии «демократическим путем» заканчивались Смутой и иностранной интервенцией, так что как раз Ленин-то и не позволил отдать плоды Февральской революции тем, кто сумел ловчее ими воспользоваться ввиду исторически лучшей приспособленности: буржуазии), однако в его рассказе – за десятилетия не растерявшем обаяния – чувствуется не только печаль из-за того, что старый, юнкерский мир обречен, но и историческая неизбежность нового; «Хрустальный мир» не карикатура: реальность, лишившись пропагандистской позолоты, предстает здесь в химически чистом виде; под «вульгарным», слишком часто тиражировавшимся сюжетом обнажается архаическая подоплека мифа.

Просмотров: 4

Политическая жизнь носила отчетливо сезонный характер, и с цветением черемухи деятельность кружков сворачивалась, интеллигенция рассеивалась по дачам. В 1894-м ВИ выехал из Петербурга к середине июня – чтобы провести лето под Москвой, в Люблине, на даче у семьи сестры, Елизаровых. В парке в Кузьминках до сих пор стоит менгир, напоминающий, что Ленин не болтался в этой сельской атмосфере без дела, а работал над «Друзьями» и переводом «Эрфуртской программы» Каутского; было бы правильнее поставить памятник либо с печатной машинкой (потому что именно здесь ВИ впервые попытался научиться – без особого успеха – печатать), либо, еще лучше, с велосипедом: во-первых, потому, что это лучший символ для выражения политических и этических идей Ленина, а во-вторых, потому что именно в этих местах он научился кататься на велосипеде – чтобы затем на протяжении всей жизни оставаться страстным, как тогда говорили, «циклистом». Машина, на которой учился ездить ВИ (а также его младший брат, Дмитрий Ильич, и сосед Елизаровых по люблинской даче толстовец Павел Буланже), весила 53 фунта и принадлежала Марку Елизарову: он служил на железной дороге и мог себе позволить предоставлять родственникам и знакомым новинку для экспериментов.

Просмотров: 8

Неудивительно, что при таких-то беззубых адвокатах пролетариата здесь доминировали правые; Париж был столицей махрово консервативной страны, оплотом европейской реакции, где в политике задавали тон правые вроде Клемансо, а буржуа, en masse, выглядели именно как классические буржуа, которые на словах горой стояли за свободу и демократию, но как только речь заходила о свободе для кого-то еще, кроме них, наставляли на смутьянов винтовки. Культура повседневности империалистической буржуазии предполагала циничную демонстрацию богатства и эстетических пристрастий: отсюда кафешантаны и театры-кабаре с канканами, бульвары, кишащие охотящимися на мидинеток фланерами, и авеню, забитые полчищами автомобилей – черных, лакированных, несуразно высоких, чтобы внутри можно было сидеть в цилиндрах и нарядных шляпах.

Просмотров: 4