Прошлись и по ветеринарам: 17 выставили с волчьим билетом, а троих, наиболее активно участвовавших в подаче петиции, взяли за воротник – чтобы затем отправить по месту прописки. Учебный процесс был заморожен на несколько дней. Входы и выходы из здания охраняла полиция. К самым одиозным инспекторам были приставлены телохранители. В портерные, кухмистерские и частные дома, про которые известно было, что там кучковались студенты, стала превентивным образом наведываться полиция. Из Петербурга отстучал историческую телеграмму министр Делянов: «Для спасения благомыслящих не щадите негодяев!» (теоретически он мог послать ее и студентам 4 декабря).
Слухи о метисном происхождении Ленина появились только после его смерти, но на протяжении всего советского периода тема упорно замалчивалась; и даже комментаторы «Ленинских сборников», которые при желании могли найти иголку в стоге сена, обнаруживая в письмах Ленина даже самое невинное указание вроде: «Пришлите адрес еврея» (в письме Алексинскому 1908 года), – тут же делали каменное лицо и устремляли взгляд вдаль с отсутствующим видом: «О ком идет речь, установить не удалось».
Несмотря на то, что в пьесе нет ничего, кроме разговоров, произведение держит интеллигентную публику в напряжении – достаточном, чтобы а) позволить убедить себя в необходимости усвоить горький урок: мягкотелость гибельна, хвост надо резать сразу, а не по частям; б) воспринимать шатровскую интерпретацию событий как стопроцентно достоверную – и поверить хотя бы и в то, что в принятии решений по этому вопросу участвовала И. Ф. Арманд – которая, как и многое другое, интегрирована в список действующих лиц для пущего драматизма: видимо, чтобы подчеркнуть внутреннюю раздвоенность Ленина, усугубить тлеющий в нем конфликт долга и страсти, чести и прагматизма, морали и целесообразности; между прочим, Инесса Федоровна действительно в какой-то момент оказывалась в поле зрения Ленина – приехав из Москвы в Петроград на ноябрьский съезд крестьянских депутатов.
Словосочетание «ликвидация дел» возникнет только в декабре 1922-го, однако бурная деятельность Ленина, подозрительно напоминающая желание оставить рабочий стол чисто убранным перед долгой отлучкой, разумеется, привлекает внимание заинтересованных лиц, которые хорошо обучены смотреть на вещи в динамике; развитие ситуации – и явная невозможность участия Ленина в публичной политике (предполагающей выступления на съездах и конференциях – партии, Советов, Коминтерна, профсоюзов) грозит обернуться для них неприятностями – или новыми возможностями.
За год, который назвавшиеся «мистером и миссис Рихтер» Ульяновы прожили в Лондоне, у них, похоже, не возникало особых поводов для нареканий ни в связи с климатом, ни в связи с нравами аборигенов: с лета 1902-го жалобы на «лондонское обалдение» (нечастая лексика для Ленина) сошли на нет; люди оказались красивыми, любезными и неагрессивными, климат – приятным (туманов не было, и погода стояла типичная лондонская-как-сейчас: жаркое лето и теплая сухая зима с небольшим похолоданием в январе – феврале), город изобиловал парками и маршрутами для прогулок, и даже с водными процедурами, к которым Ульяновы привыкли в Мюнхене, дела, надо думать, наладились – в Гайд-паркских прудах можно было в определенные часы купаться, и наверняка Ленин пользовался возможностью окунуться в Серпентайн или Круглый пруд. Гримасы «диккенсовского», «готического» капитализма в Англии – по крайней мере в Лондоне – также не выглядели такими уж отвратительными. Статистика противоречила беллетристике. Как ясных дней на деле было гораздо больше, чем туманных, так и смертность в Лондоне была наименьшая среди всех европейских городов. Настоящая нищета царила не столько в рабочих, сколько в иммигрантских кварталах. Теоретически русскому пролетарскому вождю было бы уместнее поселиться в Ист-Энде, где он мог непосредственно погрузиться в атмосферу беспросветности, однако Ленин ограничился тем, что время от времени вел там занятия в кружке рабочих – тестируя на них программу РСДРП, которую как раз и сочинял в этот момент. Один из лондонских «сталкеров» Ленина, Н. Алексеев, вспоминает, что среди участников были «русский англичанин Робертс», «русский немец Шиллер», одессит Сегал и петербуржец Михайлов. Рабочие-аборигены были, несомненно, зажиточнее русских, и Ульянову, хорошо знавшему Невскую заставу, любопытен был как раз процесс «обуржуазивания» «сознательных» рабочих – которые по примеру высших классов объединялись в разные клубы и устраивали свои собрания – часто протестного характера. Троцкий рассказывает о их совместном с Ульяновыми походе в некую социалистическую церковь, где речи, обычные для с.-д. митинга (Ленин переводил им спич наборщика, вернувшегося из Австралии), время от времени перемежались пением благочестивых псалмов – «Всесильный Боже, сделай так, чтоб не было ни королей, ни богачей»; социалисты и «попы», к удивлению россиян, считали друг друга союзниками в борьбе за «права человека».