Именно знакомство с перепиской, по-видимому, и навело начальника московской охранки С. Зубатова в декабре 1901-го на тревожную мысль, что «ведь крупнее Ульянова сейчас в революции нет никого…». «Ожидают возвращения Владимира Ульянова, имеющего эту теоретическую формулу воплотить в кровь и плоть. Вот бы хлопнуть-то сего господина!»
В первые месяцы не было ни сети подпольных лабораторий и явочных квартир, ни патронных мастерских. С. Гусев (один из старейших членов РСДРП, еще с Союза борьбы за освобождение рабочего класса), Н. Буренин (большевик из богатого рода, у его матери было имение в Финляндии – Кирьясало) и два их товарища (точнее, две) добывали за границей оружие и взрывчатку, возили его через финскую границу в поместье Бурениных в Териоках – и затем всеми правдами и неправдами перетаскивали в Петербург, причем не только для членов партии, но и для рабочих, с которыми контактировали – и которые уже и сами к тому времени формировали боевые дружины и вовсю интересовались уличной партизанской войной и техникой строительства баррикад; Хрусталев-Носарь, первый председатель Петросовета, утверждал, что начал заниматься организацией рабочего совета уже вечером 9 января 1905 года.
Сейчас тема «красного Капри» не то чтобы под запретом – но задвинута в кусты, маргинализована.
Если уж на то пошло, это было не толстовское, а чеховское умирание – долгое, сознательное, очень русское: умирает чиновник, в русском пейзаже, над речкой и среди курганов вятичей, в коконе, вокруг которого – безумие теперь уже советской «палаты номер шесть». Есть определенная ирония в том, что Ленин – сын чиновника – сам стал чиновником – и перед смертью пытался придумать средство, как прекратить этот цикл.
Расположенная на юго-восточной окраине Петербурга Невская застава была огромная – самая, наверно, большая в дореволюционной России – промзона, больше чем на десять километров растянувшаяся вдоль Невы, особенно с той стороны, по которой идет Шлиссельбургский тракт – нынешний проспект Обуховской Обороны.