Через несколько дней после революции русские эмигранты в Швейцарии получили официальную телеграмму от нового правительства, подписанную, среди прочего, Верой Фигнер (которая покушалась на Александра II), – с приглашением вернуться. Им даже стали переводить деньги – несколько сотен тысяч франков; закипела деятельность, особые комитеты стали переписывать желающих репатриироваться. Ленин не игнорировал такого рода мероприятия, но в оргкомитеты не вошел, понимая, что именно у него через Францию и Англию проехать не получится: на границах проезжающих пробивали по «международноконтрольным спискам», составленным совместными усилиями генштабов России, Англии и Франции, и лиц, заподозренных в «сношениях с неприятелем» – то есть в мирной пропаганде, либо задерживали, либо просто не визировали им паспорт; антивоенная, пораженческая позиция Ленина была общеизвестна. Особенно очевидным тупик сделался после того, как дошла информация о том, что в Англии интернирован пытавшийся вернуться из Америки на норвежском пароходе Троцкий; примерно в это же время немецкая подлодка торпедировала у побережья Великобритании пароход, где находились несколько русских социалистов. По сути, оставался один легальный вариант – «канитель» с обменом на немецких пленных, которая грозила затянуться на месяцы. Или полулегальный – в виде, как выразился Мартов, «подарка, подброшенного Германией русской революции».