Разрешение на издание добился литератор Н. Минский, но, оставшись в витрине, он фактически сдал фронт большевикам, зарезервировав за собой руководство литературно-философским гетто – с намерением пропагандировать преимущества синкретического взаимодействия религии и социализма. Учреждение «свободы печати» в 1905-м привело к тому, что только в Петербурге выходили три социал-демократические газеты с тиражом от 50 до 100 тысяч экземпляров ежедневно. Одной из них и была НЖ, редколлегии которой – оплачиваемые, среди прочего, из 15 тысяч рублей того самого фабриканта Н. Шмита, что вооружал в это время своих рабочих в Москве, – представляли собой странные ассамблеи: Минский напоминал о дедлайнах Литвинову, а З. Гиппиус обсуждала темы передовиц с Воровским; опьянение легальностью помогало нивелировать нюансы. Этому странному симбиозу положил конец приезд Ленина – который вообще-то больше времени посвящал инспекциям разбросанных по всему городу подпольных мастерских по изготовлению бомб, но не собирался терпеть декадентскую шушеру в партийной прессе: посторонние – на выход. Именно здесь, кстати, Ленина впервые увидел живьем Горький («Он маленький, лысый, с лукавым взглядом, я большой, нелепый, с лицом и ухватками мордвина») – с которым до того они только переписывались. Любопытно, что на мраморную доску, увековечившую память о тех ноябрьских днях, натыкаешься на Фонтанке – буквально в двухстах метрах от Большого Казачьего, где Ульянов прожил полтора года в 1894–1895 годах; проделанная за десятилетие эволюция от юриста, нелегально ведущего кружки, до лидера партии выглядела впечатляющей.