Время от времени его свободная рука будто медленно поглаживала невидимого зверька. При этом рукав задирался, обнажая характерные пятна у основания ладони. Точно такие же я видел у определенного вида бродяг в Сан-Франциско.
Они явно только что плакали, глаза у обоих были красные, опухшие. Неужели это я причинил им страдания? Оказывается, я и на такое способен!
Никто не успевает даже пошевелиться. Отец Камаля засовывает ствол себе в рот и нажимает на спуск.
Баба постучал меня по груди рукой, в которой дымилась сигарета.
Я понимал. Уж о чем, о чем, а об онкологии я теперь мог разговаривать запросто.
— Когда-нибудь, Иншалла, ты будешь великим писателем, — сказал Хасан. — Твои рассказы будут читать люди во всем мире.