– А под пытками? Если с него снять кожу – расскажет?
«Когда говорят пушки – не до книг!» – подумалось Зимину, и он нажал кнопку-квадратик, почти неразличимый на фоне дубовой панели. Раздался негромкий щелчок, и вся стена медленно и плавно отъехала в сторону, обнажив довольно широкий коридор, в котором могли пройти в ряд четыре плечистых человека. Коридор был длиной около пяти метров и упирался в дверь наподобие той, что вела в кабинет Головченко.
– А как же семьи?! Как же дети?! – заголосила Харитонова, сидевшая с краю первого ряда, женщина довольно молодая, лет тридцати. – Они меня ждут! Как же без меня?! О господи, господи! О господи, господи, господи…
– Боюсь! Вот черт подери, умеешь ты испортить настроение, а? – Конкин матерно выругался, извинился и лег на спину, закинув руки за голову. – Правильно все ты говоришь. Боюсь. И опять – что делать? Мы можем только продаться, и я стараюсь поднять цену. Как проститутка! Как шлюха!
– Не я (смешок). Спровоцировала сама ситуация. Заговор зрел давно. Еще немного, и они бы укрепились, накопили больше сил, и тогда справиться с ними было бы труднее. Двух моментов я не учел – то, что в заговоре будет участвовать и Дом Гаршанд. Старый Лелоз умер, а его наследник слишком горяч. Предвкушение власти задурманило ему голову, вот и результат. Три Дома…
Человек – существо злобное, вредное, и страдания других всегда вызывали у людей неподдельный интерес. Не его же казнят, почему бы и не посмотреть? Швеи и портные не упускали случая поглядеть на казнь тех, кого объявили государственными преступниками, но совершенно не желали участвовать в «представлении» в роли жертвы, а потому двадцать полотнищ были уже готовы, лежали на брезентовом полу ровными рядами возле предназначенных им ранцев.