Он никогда не испытывал этого странного чувства — тактильного голода, заставлявшего людей постоянно прикасаться, хотя бы держать за руку, и не любил, когда в личное пространство вторгаются посторонние. Но маленькая шаманка почему-то не вызывала отторжения. Может, потому, что у нее все это получалось удивительно естественно? Она не вторгалась, она приходила на мягких лапах, крадучись, и не казалась настолько уж посторонней. Или он за этот месяц между жизнью и смертью просто привык, что она постоянно рядом?