Скоро он уже спит, положив руки под голову и подняв улыбающееся лицо к потолку – словно на звезды любуется.
Безупречно чистая форма остается висеть на гвозде, на алом околыше фуражки греется солнечный луч. В печи корчатся, сливаясь, слипаясь, сплавляясь в черную золу, давно забытые имена; тлеют, превращаются в легкий дым, улетают в трубу.
Десятки рук тянутся, тянутся к нему сквозь решетку, шевеля пальцами. Колышутся, как огромный сноп. Уходят глубже, глубже. Исчезают в темной зелени.
– Ну как, – спрашивает, – рассмотрел? И кто это, по-твоему?
– Встать! Всем встать, сволочи! Обратно в камеру захотели?!
Упыриха вытирает тыльной стороной ладони слезинки в уголках глаз.