Илья Петрович заматывает на тонкой шее длинный нитяной шарф, вытертый местами до прозрачности.
– Разрешите, – говорит, – я как автор пару слов про концепцию скажу… про основную идею то есть.
Иконников смотрит на твердый игнатовский ноготь, пришпиливший верхушку Эйфелевой башни к прозрачно-синему парижскому небу.
Она колотит руками и ногами сильнее – поднимается быстрее. Какой-то упругий холодный поток подхватывает ее и несет.
– Впер-р-р-р-ред! – кричит. – Ур-р-р-ра, товарищи!
– Так что за дело-то, Зин? – вспоминает Игнатов, когда голова уже привычно тяжелеет, наливается большими и неповоротливыми мыслями, а тело легчает, вот-вот взлетит.