— С ними и в море дело иметь — надо ухо востро держать. Обманут как пить дать. Есть, конечно, и достойные мореходы, но таких наперечет, их всякий знает… — Она прикусила черенок трубки крепкими, вовсе не старческими зубами и добавила: — А уж с сухопутными лучше и не связываться, себе дороже. Да они и сами про таких говорят, мол, бывают ушлые купцы, что норовят сразу на двух горбах верблюда усидеть, нет бы между!
— К мысу отсюда выгребать ближе, — пожала я плечами, оставила весла и встала во весь рост. — Да и до тебя недалеко.
— Как же так? — удивилась Анна и отставила поднос. — Благородная девица — а по всему видать, что благородная, и грамоте не обучена? Или у вас родители были из таких, что всякую науку дочерям запрещают, а те потом ни посчитать, где их управляющий обманул, ни письмо милому другу написать не могут?
Эрвин внимательно смотрел за тем, как я быстро рисую и тут же перечеркиваю изображения: Клаус с дамами, Клаус на охоте, Клаус верхом, на балу…
— Именно. Они дадут человеку то, чего он попросит, но взамен он лишится, например, любви: не предмета ее, а самой способности испытывать к кому-либо это чувство. Или сострадания, жалости, чести, благородства… Или еще чего-нибудь, о чем он сразу даже и не подумает и, быть может, не заметит, что потерял нечто важное, да и окружающие не вдруг обратят внимание на перемены…
Совсем недалеко оказался скалистый берег. Вернее, я подумала, что он когда-то был скалистым, теперь-то его покрывала толстая корка льда. Кое-где можно было рассмотреть черные силуэты — это были деревья, покрытые снегом и льдом. Вот только у нас зимой, если взглянуть на прибрежный лесок, сразу чувствуется, что он живой, просто заснул до поры до времени, и как только придет весна, деревья стряхнут снег и сосульки, расправят ветви, зацветут…