— …вот это славная новость! — услышала я знакомый уже голос. Видимо, хозяин дома поднимался по лестнице. — Хоть что-то хорошее, право слово. Но, ты говоришь, она так и молчит?
— А что я? Заревела, ясное дело, — преспокойно ответила рыбачка. — А она — тут уж я рассмотрела, что это вроде бы женщина, — и говорит, хватит, мол, море солить, оно и без того соленое. Как, спрашивает, ты тут оказалась? Ну я и рассказала. А она и говорит: если б мои мурены не заметили, что акулы чем-то поживиться собрались, ты б точно на корм рыбам пошла. Ну а раз жива осталась, то жить тебе — мне то есть, — еще ой как долго, и уж море тебя точно не заберет…
— Дальше все было еще хуже, госпожа, — проговорил он, понурившись. — Мы толком не знали, что снаружи-то творится. Тюремщиков южане заменили, а они с нами вовсе не разговаривали. Миску помоев сунут раз в сутки, и довольно. Только через пару дней слышим, началось: то одних уводят, то других, а там и до нас черед дошел. Ну и… вывели нас на площадь и объявляют, значит, — Ганс кашлянул, — что мы с товарищами опасные заговорщики, а мастер Йохан — вовсе колдун-чернокнижник. Его отдельно от нас держали, а тут привели… ох, какое привели, под руки тащили, он на ногах не стоял!
«Почему не позвать писца?» — спрашивала я.
Я вновь вернулась к грифельной доске и нарисовала тот же корабль, теперь с фигуркой Клауса на борту, обвела эту фигурку и, взглянув на Эрвина, прижала ладонь к сердцу.
— Марлин не обычный человек, — подал голос Эрвин.