— Впрочем, на то, что делала она поначалу, способна почти любая женщина, — добавил Эрвин и острожно потянулся.
— Ты хочешь убедить меня, что ты не ведьма, раз носишь этот знак? — сощурился Эрвин. — Не трудись. Знавал я ведьму, которая с виду была набожней иных служительниц храма! Или ты имеешь в виду, что Клаус подарил тебе эту безделушку?
— Отчего же нет? — задумчиво сказала Берта. — Сказано же, что принцы должны были стать лебедями навсегда, ан что-то у их мачехи не заладилось. Полсуток — а всё по земле ходили и человеческого разума не потеряли! Что-то тут кроется…
— Ну так не ты же полоснула его по пальцу, а он сам схватился за лезвие, верно? Конечно, и от царапины можно умереть, но, думаю, ему этот порез никак не навредил. Разве что кинжал убедился в том, что эту кровь ему пробовать не нужно, — улыбнулась она. — Он предназначен совсем для другого…
Признаюсь, мне это вовсе не понравилось: я знала, что люди бывают жестоки, да что там! Чаще всего они именно таковы, но эта жестокость мне показалась слишком уж расчетливой. Уж не мстил ли принц за свое увечье (я почти уверилась в том, что с ним приключилась какая-то беда) случайным людям? В самом деле, повесить их прямо в лесу было бы куда милосердней, чем волочить за собой по снегу…
— А я ведь помню ту колдунью, что надоумила меня плести крапивные рубашки, — произнесла она нараспев. В ее голубых глазах отразилось закатное солнце, и мне показалось, будто они налились кровью. — Она пришла по воде, как раз на закате. Это ведь была ты, не правда ли? Или ты?