«Водила» и сам уже давил на педаль. Придерживая каску, подбежал Муха.
– Вить, я тебя не узнаю, – улыбнулся Эйтингон. – Вспомни Берлин! Если бы немцы верили, будто бы русские способны выбраться в столицу рейха, чтобы шлепнуть Геринга, нам бы ни за что не удалось это сделать. Но мы его таки шлепнули!
Но добры молодцы Трошкина уже сработали, «как учили»: заломили Степану руки за спину и бегом отвели к «Опелю», куда и забросили, ожидая дальнейших указаний.
– Олаф давно не откликается на голос, никого не узнает, доживает свои дни в покое.
Эйтингон опустил бинокль и устало потер глаза. Сутки на ногах, всю здешнюю бестолковую ночь.
Больше фрицы налетов не устраивали, не травмировали белок. И дело было не только в том, что местное командование бодро отрапортовало в Берлин о разгроме партизан. Все обстояло куда хуже – ситуация на Донбассе являлась уже не просто тревожной, а угрожающей.