Четырехмоторные машины почти не были видны за тучами, лишь низкий гул моторов оплывал сверху. На большом лугу здоровенные сыновья Морсета раскатали полотнища, укрепив их камнями в знаке треугольника.
Немцы понесли огромные потери, это правда, но и Красная Армия пострадала не меньше. Фронт держался, узкие места латались, строилась, углублялась оборона, подчас доходя до девяти линий эшелонирования, но, несмотря ни на что, за люфтваффе по-прежнему оставался перевес. РККА и вермахт сравнялись в танках и живой силе, но если немцы не могли в ближайшее время вести наступление, то и советские войска были лишены этой возможности.
Комиссар даже как-то поспорил с Миколой, сказав, что нету такого народа – украинцы. Приходько удивился, обиделся даже – он же есть! А Павел Анатольевич ему и говорит: «Мы все одной крови – русские, украинцы, белорусы. Это враги нас поделить решили, поляки да германцы всякие. А мы все – один народ, Россия Великая, Малая и Белая. Вон, хотел Петлюра «самостийну та незалежну» Украину основать. Не вышло. Теперь Бандера за то же взялся и тоже немцам прислуживает. Не выйдет у него ничего! Какая самостийность? У нас, вон, в Кирове, тоже смешно разговаривают, так что ж теперь, вятским тоже свое царство-государство городить?»
Вид здоровенных 380-миллиметровых снарядов пробирал до дрожи – каждый из них нес в себе туго спрессованную смерть.
Договорить ему не дали – пистолет с глушителем, который Эйтингон держал под папкой, коротко прошипел.
– Корабль не сможет уйти, – сказал Вебер, – а неподвижный линкор – прекрасная мишень.