Когда понимаю, что все, что было полезного для нас, я уже отыскала, проворачиваю половинки куба, укладываю его вместе с обручами в небольшой кейс и, передав тот солдату, возвращаюсь к Рейну, спиной чувствуя молящий о пощаде взгляд. Появляется ощущение, что вместе с воспоминаниями я впитала в себя отчаянье и страх этого мужчины.
– Значит, буду думать дальше, – не понял он простого радаманского «нет».
– Хорошо. – Адмирал удовлетворенно кивнул и отсоединился, оставив своего подчиненного с испорченным настроением и мрачными мыслями.
Наконец пытка ожиданием прекратилась; я увидела своих родных, улыбающихся и счастливых. Даже обида, все эти недели мучившая меня, вдруг притупилась, ее поглотила радость от возможности снова услышать любимые голоса.
– Тебя что-то тревожит? Выглядишь грустной, – источая участие, проговорила та. Закинув ногу на ногу, поудобнее устроилась в кресле, приставленном поближе к кушетке, на которой я честно боролась с дремотой.
– Рейн, – пробормотала, прижимаясь к нему еще крепче, словно мои объятия могли что-то изменить, удержать его на планете, – какие-то мы с тобой неправильные друзья.