– Первая пошла в мать, младшая – в отца, а эта унаследовала острый язык и нахальство от прабабки, должно быть. Я помню ее, у нее молоко от одного слова скисало. Но ты ведь хотел говорить вовсе не об этом, верно?
Это был безумный вой, орала она не своим голосом – голосом тысяч людей, мужчин и женщин; деревянные жерди треножника пульсировали в ритме ее крика, рождая лица, все новые и новые, накладывающиеся одно на другое; глаза уходили на губы, губы закрывались и вспухали носами, которые вдруг посверкивали гладкими зеницами. Вытянутые вперед ладони тоже начали вспухать, пальцы почернели, из-под ногтей полилась кровь.
И правда, насыпать курган из трупов се-кохландийцев – единственное, что им оставалось.
Установилась тишина. Офицер взглянул на их пленницу бесстрастно и с пугающим спокойствием. Кайлеан время от времени видывала такой взгляд у Ласкольника, а люди, на которых тот так смотрел, не могли похвастаться потом легкой жизнью.
Она закрыла глаза и не открывала их, пока не услышала, как мужчина уходит.
Рядом Фенло Нур, успевший каким-то образом за это время натянуть тетиву, послал стрелу в спину ближайшему всаднику, отбросил арбалет и, вытащив корды, кинулся на кочевников. Кеннет схватил трофейное копье, подскочил к первому се-кохландийцу. Тот оглянулся через плечо, пытался перекинуть древко через конскую шею, но не смог. Узкий наконечник ударил его в бок, на высоте почки, безо всякого труда пробил кольчугу и воткнулся в тело. Всадник вскрикнул коротко и страшно, Кеннет нажал сильнее, наконечник вошел еще на несколько пальцев. Он выпустил копье, выдернул меч и прыгнул на следующего нападавшего.