И нужно было видеть, как самоотверженно, въедливо и, главное, потрясающе эффективно функционирует новый командир, чтобы как можно скорее превратить «Магог» в настоящую боевую единицу! Видели многие, а Томми больше всех. Видел он и то, что командира начинают уважать, ревновал к нему экипаж и не догадывался, что сам же подает пример уважения. До преклонения было еще далеко, но подозрения отпали. Во многом Эрвин Канн оставался непонятным, но он был признан своим если не всем экипажем, то большей его частью, от Мартинеса и других офицеров до старого ревматика Иштвана по прозвищу Гуляш. Строг. Справедлив. Умен. Деловит. Умеет почти мгновенно понять, кто чего стоит, и сейчас же пристроить человека на то место, где он принесет максимальную пользу. Умудрился сохранить боевой дух команды, добро бы набранной из профессиональных военных, а то ведь из тех, кто подвернулся. Освободил из карцера редкого умельца-самородка и запойного пьяницу Роя Качмарека, о котором говорили, что он может гнать самогон хоть из темной материи Вселенной, приставил его к работе по управлению антигравами – и пожалуйста: корабль получил новое средство защиты. Лично побывал на каждом боевом посту «Магога». Усвоил столько сведений, что можно подумать: командует кораблем не первый год. Готов к драке с Террой. Ни самодурства, ни восторженного легкомыслия, так характерного для многих в первые дни восстания, ни тоскливой обреченности с пьяными соплями. Ни одной попытки смыться. Напротив, когда его бывшие дружки попытались унести ноги, он предвидел это и пресек, проинструктировав Мартинеса. Мягко пресек, что многие не одобрили. Наказал, но не смертью, как следовало бы, а всего лишь тюрьмой. Зато всему экипажу стали известны его слова, обращенные к беглецам: «Вы разделите нашу участь в качестве бойцов или арестантов – мне все равно. Вы могли выбирать свою роль. Вы выбрали». Слова понравились.