– «Персиковая ветвь», – произнёс доктор Уоткинс. – Я говорил вам, инспектор, что в тайнике будут и подобные произведения тоже.
– Вот как? – недовольно буркнул он. – Ладно, снимем общий план уже без тел. Хорошо, осматривайте их, но ничего – слышите меня? – ничего не трогайте. Мы покуда быстро обведём тела и зафиксируем на пластине так.
– А-а-а, вот и он! – поприветствовал меня сержант, едва я переступил порог. – Вы поглядите-ка, персональный святой Третьего участка почтил службу своим присутствием.
– Вне всякого сомнения, сэр Джеффри. Вне всякого сомнения, – кивнул я. – Но, как я знаю, умный механизм прибывает в Дубровлин менее чем через две недели, а это ставит перед нами ряд трудностей. Общество необходимо проинформировать, подготовить к грядущему событию, дать понять буквально всем, что пропустить его категорически нельзя, что надобно быть в столице, а конкретно – в географическом обществе, и к нему нужно со всей доступной скоростью мчаться в Дубровлин из своих загородных имений и присутствовать при сём соревновании разумов человеческого и механического. А времени на всё это категорически мало.
Это он сейчас меня, что ли, монстрой обозвал?
Время тянулось медленно, и даже вечного «развлечения» ночного патрульного – прислушиваться к звукам улицы – я был лишён. В гошпитале стояла тишина, лишь откуда-то издалека время от времени раздавался чей-то богатырский всхрап, да разок сестра Евграфия проскользнула по коридору по каким-то своим делам – кажется, утку чью-то выносила, я не разглядел. Похоже, она даже не заметила меня в темноте, да и я не стал её беспокоить.