Ну да Бог милостив, может, нормально всё пройдёт…
– Ищем, – вздохнул я. – Ниппонец один, сбежал и залёг где-то на дно. Теперь уж, поди, и не поймаем мерзавца.
– Сейчас-то нога поджила, почти и не кровит, считай, – поделился со мной галантерейщик. – А поначалу бинт постоянно к ноге присыхал, а она у меня жуть до чего волосатая – первый раз как дёрнули, так я света белого невзвидел. Не столько рану потревожили-то на самом деле, сколько волосья повыдирали. Эдакая, как французы говорят, эпиле – причём за мой же счёт.
– Чёрта с два! – рявкнул я, уклоняясь, и налетел на негодяя всем корпусом, отчего мы с ним, как до того немногим ранее дверь, разнесли тот самый платяной шкап, в котором мы сидели в засаде.
– Прошу вас, только не убивайте, я всё отдам! – ответил жалкий, трясущийся голос.
Суд длился три месяца и закончился смертным приговором для сестры Евграфии с лишением её сана, смертным же приговором для Дэнгё-дайси, оказавшегося на деле дай-вьтцем Ли Си Цином, и, о чудо, штрафом для мистера Доу. Он был признан виновным лишь в незаконном проникновении. Там, как я понимаю, старший инспектор с доктором Уоткинсом постарались. Что-то их с этим взломщиком связывает, что-то из старых времён, и не только простреленная нога Джона Доу, но и нечто хорошее.