Пробыл он в комнате с вещественными доказательствами ещё порядка полутора часов, внимательно вглядываясь в бумажные страницы и прощупывая корешки с обложками, но так и ушёл ни с чем. А суперинтендент всё это время, как оглашенный, подписывал опросные листы. И сам умаялся, и бедняги переписчики (их у нас в участке двое) взмокли.
– Хорошо, – кивнул эрл. – Но скверно. Продолжайте, констебль.
– С этим понятно, просим простить за то, что перебили вас, сэр, – суховато произнёс мистер Ланиган. – Продолжайте, пожалуйста. Вы получили приглашение – и?..
– Нечто подобное я и предположил, когда узнал, что сестра Епифания была наперсницей матери Лукреции… – в задумчивости ответил Уоткинс.
Мистер Уоткинс вышел с ним и уже держал одной рукой наготове свой чудовищный кавалерийский револьвер Гассера под карабинный патрон, во второй сжимая разгорающийся гальванический элемент. Я, надо заметить, от инспектора и доктора ничуть не отстал и тоже вышагнул в кабинет из пыльного и душного предмета обстановки, поигрывая в руках полицейской дубинкой.
И вновь я остался ненадолго один. Едва Стойкасл сменил на посту сестру Евграфию, как один за другим появились сначала ещё четверо констеблей из нашего участка (двоих Стойкасл развернул, чтобы никого не выпускали из института и обители, ещё одного направил к калитке и последнего к запертым воротам, на всякий случай), затем старший инспектор Ланиган в сопровождении инспектора О’Ларри, дагеротиписта О’Кучкинса и его ассистента Бредли, тащащего аппарат для съёмок и раскладную треногу. К моему удивлению, с ними не было мистера О’Блинка, нашего штатного художника.