Проходя мимо заведения мистера Сабурами, я с печалью вспомнил пирожки миссис Хобонен, которые всё никак не желали улечься у меня в животе, и, дабы не расстраиваться, отвернулся в противоположную сторону. Взор мой при этом упёрся во вход Института благородных девиц, к которому я сегодня провожал сестру Епифанию.
– Значок, – коротко бросил Айвен Вильк. – Извольте предъявить.
Здание гошпиталя некогда принадлежало королевскому семейству и в разное время повидало среди своих хозяев немало ненаследных принцев и принцесс, было пристанищем двух или трёх фавориток, затем было передано под нужды посольства Святого Престола в те смутные времена, когда папа держал в Эрине чрезвычайного посланника, и лишь в прошлом веке, когда миновала опасность распространения в благословенной Ирландии англиканской ереси и апостольский нунций перебрался в особняк, содержать который было подешевле, трон решил озаботиться свирепствовавшими в столице хворями и передал строение ордену камиллианцев. В настоящее время гошпиталь почти целиком перешёл в ведение женской ветви этого ордена, насчитывая в своём штате всего двух братьев-монахов, имеющих дипломы докторов медицины, остальные же врачи являлись светскими лицами: кто на постоянной основе, по ангажементу, а кто и бесплатно, хотя и не регулярно – по велению сердца. При этом сёстрами милосердия и сиделками оставались исключительно камиллианки. Не без гордости за родной город могу отметить, что Дубровлинская община их немногочисленного нынче ордена – самая большая в Европе, что, как мне кажется, нашей столице лишь на пользу.
– Нет, к чему бы это? Я прекрасно знаю дорогу.
Тут галантерейщик узрел, что остальные страдальцы потихонечку тянутся по коридорам в одном направлении – видать, к гошпитальной столовой, – и тоже заторопился туда.
– Как знать, Айвен? – пожал плечами Хайтауэр. – Может, и она, а может, и нет. Кабинет аббатисы-то открыт сегодня оказался.