Более ничего необычного не случалось до самого полудня, когда дядюшка Абсалом, выглядевший так, словно его все это время пережевывал старый беззубый дракон, вернулся от госпожи Вейдены.
Я поняла, что и в самом деле веду себя скандальнее рыночной торговки, но покраснеть еще сильнее мне все равно не удалось бы. Мой чепец перекосился, из-под него выбились рыжие пряди, а ноги запутались в нижней юбке. Что бы подумал герцог Огасто, увидев эдакую распустеху, раскричавшуюся средь бела дня? Невольно я вспомнила, каким нежным голосом произносила каждое слово госпожа Вейдена, как спокойно было ее лицо, как утонченны манеры, и от досады мне захотелось бежать куда глаза глядят. Я во второй раз попыталась отворить дверь, у которой стояла, но Харль вновь остановил меня, тут же посерьезнев.
– Отчего же? – разозлилась я. – Не так уж сложно угадать: колдунья призвала нечистого злого духа, желая увеличить свое противоестественное могущество, а тот пожелал, чтобы она с ним расплатилась не только душой, но и телом. Оттого-то чародеям в законопослушные поселения давно нет ходу. Одно дело знахарки-шептуньи, а другое – колдуны, возомнившие, что они могут стать ровней знатным господам, если столкнутся с дьявольскими силами…
– Эй, Филиберт! – еще громче крикнул господин Огасто, и обеспокоенный привратник, с опаской прислушивающийся к нашей беседе, со всех ног бросился к своему господину.
Его светлость тем временем затих, словно истратив последние силы, но стоило мне подумать, что бедный господин Огасто лишился чувств, как он резко вскочил на ноги, и спустя мгновение дверь за ним захлопнулась – могло показаться, что лунный свет внезапно ожег его кожу, заставив спасаться бегством.
Когда я услышала, что Харль отпирает дверь, глаза мои заволокла жгучая пелена, дыхание сбилось, а живот от волнения свело судорогой. Я ринулась в дверь, оттолкнув мальчишку, и побежала к библиотеке, не видя ничего вокруг себя и не отдавая отчета в том, как выгляжу – растрепанная, заплаканная, в измятом, перекосившемся платье.