– Ладно, я проведу тебя. Вижу, ты и впрямь ничегошеньки не понимаешь.
К вечеру я совсем выбилась из сил, и осознание этого стало горче иного предательства. Тело отказывалось мне служить так, как я привыкла, и мне приходилось переставлять ноги, скрипя зубами от натуги и едва сдерживаясь, чтоб не кряхтеть непрерывно, точно дряхлая старуха. Но просить о преждевременном отдыхе я не стала бы, пусть мне пришлось бы ползти за паломниками, как ящерица извиваясь в пыли.
– Значит, он щадит твои силы и воздерживается от колдовства, хотя способности к нему и вернулись, – улыбнулся мне домовой дух. – Стало быть, он не держит на тебя никакого зла, не бойся. Я говорил о другом, и, быть может, оно не сбудется… Когда-нибудь ты встанешь на ноги и позабудешь о том, что видела в подземельях. Молодости свойственно совершать ошибки. Твоя же была следствием доброты, а не злобы или зависти. Тебе не нужно ее стыдиться.
Старший из монахов с неприязненным видом просмотрел мое разрешение, выхлопотанное дядюшкой Абсаломом в последний момент, и со вздохом сожаления согласился с тем, что я могу присоединиться к сборищу. Хромые шустро посторонились, подслеповатые принялись рассматривать небеса, глухие не расслышали моих приветствий, и мне пришлось удовольствоваться компанией старушки блаженного вида, непрерывно что-то бормотавшей. Быть может, она дала обет молиться до самой святой обители, но больше походило на то, что старуха выжила из ума.
Все-таки нам с Харлем суждено было подраться в первый день своего знакомства. Сил я не жалела, и не потребовалось много времени на то, чтобы Харль наконец-то проникся своеобразным уважением ко мне и запросил мировую.