– Милосердие всегда тождественно глупости, так что можешь считать, что я назвал тебя сострадательной.
Первым моим порывом было дать затрещину нахальному молокососу, выглядевшему не старше двенадцати лет, однако скалившему зубы так, точно ему исполнилось все шестнадцать. Но, вспомнив о том, что с сегодняшнего дня мне надлежит быть вовсе не той Фейн, что может затеять драку с мальчишкой в чужом доме, я всего лишь обозвала его гадючьим хвостом и собачьим отродьем, прибавив к этому еще пару-тройку ругательств.
– Если там внизу есть какая-нибудь речушка, нам стоило бы перейти ее, чтобы сбить со следа тех, у кого хороший нюх…
– Ладно-ладно, – поспешно согласилась я. – Лучше уж три. Но я и вправду не знаю, смогу ли еще раз пробраться сюда… Я ничего не смыслю в этих тайных ходах и попросту заблудилась! – в голосе зазвучали жалобные нотки, как я себя ни сдерживала.
Впереди темнела зубчатая стена герцогского дворца.
На минуту и у меня перехватило дух от блестящего будущего, обрисованного дядей Абсаломом, однако теперь я знала о проклятии герцога куда больше, и оттого черные мысли не удалось прогнать надолго. В следующее же полнолуние приступ болезни должен был повториться с новой силой, а злобный маг мог объявиться с минуты на минуту – одним богам было ведомо, где сейчас обретался злодей и какими волшебными тропами сумел бы воспользоваться, чтобы сократить свой путь к Таммельну. Дядюшка, к счастью, не имел возможности подмечать перемены в моем настроении, а вот Харль, объявившийся в лаборатории ближе к обеденному времени, тут же спросил, отчего у меня такая кислая рожа.