– Простолюдинка, – презрения в голосе прибавилось. – Слышу это по грубому развязному выговору. Что за злейшая ирония – я так долго ждал, когда выпадет возможность перемолвиться словом хоть с кем-то… И получил в собеседники существо, ограниченное настолько, что лучше уж говорить с камнями!
– Уж такая прорва священников и монахов точно замолит любой смертный грех. На кой ляд они нужны, если не для того, чтобы отмаливать грешников? Если господин Огасто так плох в глазах богов, то всем таммельнцам полагается усердно просить у небес милости для своего господина! Таков долг верных подданных!
Это до того напомнило мне мои же собственные недавние слова, что слезы брызнули у меня из глаз, как сок из раздавленного лимона, и взволнованный Мике так и не смог допроситься до причины моих горьких рыданий. Он ушел, пообещав вернуться на следующий день, и я взвыла так громко, что дядюшка в испуге вытолкал моего жениха, приговаривая: «Быть может, лучше отложить этот визит на послезавтра?..»
Герцогиня слушала новообретенного лекаря, затаив дыхание. От осознания собственной важности дядя каждую фразу ронял все более веско и к концу речи стал напоминать пророка, вещающего в кругу своих последователей.
И я достала из сумки кинжал, подняв так, чтобы Мике мог хорошо его разглядеть.
– Да, пожалуй, человеку эта задача не по силам, – согласился Хорвек. – Однако в слугах у колдуньи не одни люди.