Перемена в моем настроении произошла после того, как по дядюшкиному поручению я в одиночку отправилась на кухню, где вполне ожидаемо услышала свист, скабрезные восклицания и прочие знаки мужского внимания, которые, признаться, не были столь уж непривычными для меня. «Эй, рыжая-чумазая! Поди-ка сюда, танцовщица! До чего же славные у тебя ножки!» – развязно окликали меня подвыпившие гуляки все то время, что мы с дядей бродяжничали. В ответ дядюшке Абсалому приходилось разражаться гневными речами, призванными защитить мою девичью стыдливость. Доставалось потом и мне самой, поскольку я, будучи по натуре девицей веселой и живой, порой и впрямь строила глазки выпивохам. Нам везло, и подобные случаи так и не обернулись существенными неприятностями для меня, должно быть, не такой уж писаной красоткой я казалась случайным ухажерам.