Позднее я не раз вспоминала этот момент как пример самого горького своего заблуждения.
– Чтоб ты сгнил заживо в этой каменной яме! – проворчала я, задетая за живое. – Я просто не желаю вести беседы с порождением тьмы! Как мне теперь избавиться от твоего порченого духа? Святые небеса, я ведь навлекла проклятие на себя и свою семью до седьмого колена! Наверняка теперь стоит мне подойти к храму, как меня поразит молния или искусает бешеная собака! – тут я охнула, сообразив еще кое-что неприятное. – Сколько же теперь мне придется поститься, чтоб искупить этот грех?! Неужто до самого зимнего солнцестояния?..
Моя пылкая речь окончательно растревожила сестру Ауранду, взгляд которой бегал по сторонам, как это бывает с людьми, не желающими говорить какую-то неловкую для них правду, однако не находящими другого выхода.
Выпалив это, я тут же пожалела о своей несдержанности. Рекхе вновь злобно зарычал, но затем ворчание стало глуше, словно мои слова стали чем-то вроде острой палки, тычки которой загоняли его глубже в ту вонючую сырую яму, где он коротал свои дни и ночи. Звуки эти не предвещали задушевного разговора, и я успела пожелать немало бед своему длинному языку, но усталый и равнодушный голос демона все-таки зазвучал вновь.
Любопытство снедало меня – раз уж я натерпелась столько страху, придя сюда среди ночи, мне показалось несправедливым удовлетвориться подслушиванием какой-то тарабарщины. Тихонько приоткрыла дверь, готовясь бежать со всех ног, если господин Огасто тут же набросится на меня с бранью, однако мое вторжение им замечено не было. Сгорбившись, я прошмыгнула в темный угол и принялась искать взглядом герцога – в этот раз он не сидел за своим столом, но найти его оказалось делом несложным: господин Огасто находился в самой освещенной части помещения перед портретом, рядом с которым горело сразу несколько лампад.
– Возможно, что и так, – согласился Харль. – Я знаю еще пару историй, где об этом говорится. Итак, жил-поживал на свете бедный сын мельника, к которому повадился ходить чародей в образе кота…