– Стоять! Стрелять буду! – В голосе побольше стали, хотя стрелять ни хрена не будет. Баба, безоружная, пальнешь в спину, потом хрен отпишешься – «Что, бабу не сумел догнать? Ноги отнялись? А в безоружную зачем стрелял? Не сладил бы, что ли? Как ты со своей женой-то сладишь, если эту дуру не смог скрутить!» Эдак и до увольнения дошлепать недолго!
Вот только непонятно, а зачем тогда обстреливали дом? Зачем сейчас штурмуют, подавляя огонь последних защитников своего, уже покойного хозяина? Дело-то сделано! Олигарха убрали!
Петр подошел к лежащему на спине бомжу, глаза того были закрыты, рядом – лужица крови. Плащ, светлая рубаха – все в крови. Прислушался – дыхания нет, грудь не колышется. Расслабился, слава богу, сдох! Одной грязной тварью меньше! Васька только покалечил, гаденыш!
– Что значит – не успел?! – вскинулся мужчина, и Сергар ощутил идущую от него волну гнева, ярости и разочарования. – Как так – не успел?! Что такое – не успел?
Раньше, когда Анька была «Аннушкой», молоденькой красоткой с длинными ногами и торчащей вперед грудью, ей нравилось, когда мужчины ее так разглядывают. Потом, когда стала «Каланчой» – стало все равно, кто как разглядывает и за что хватает. Лишь бы наливал да деньги-кормежку давал. Сейчас, поздоровевшая, стройная, помолодевшая, она если и не сгорала со стыда, то чувствовала себя хуже некуда, до комка в горле, до желания ударить в рожу тому, кто скажет хоть слово об ее никчемности.
В голове тут же мелькнуло: «Писец Ваську! Ребра. Теперь на больничный пойдет или на инвалидность!»