— Красноармеец Погиба! — снова, на этот раз командным тоном, позвал старшина.
— Поздорову ли живешь, Андрей? — вымученно улыбаясь, спросил он.
Иду спокойно. Предчувствие и здесь не подсказало, что обратно из этого «святилища» мне суждено будет выйти только через 1 1/2 года. Полтора года физических и моральных пыток, но зато и политической переоценки всего существующего порядка.
Скажу прямо — отношение германского командования к нам, своим союзникам, несмотря на наши многочисленные жертвы, принесенные на алтарь общей победы, было достаточно пренебрежительное. Командующий группы армий «Центр» генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге при личной встрече сразу дал это понять. А командующий 4-й полевой армии генерал-полковник Готхард Хейнрици, которому я непосредственно подчинялся, его поддерживал. Ну и, конечно, это сказывалось на снабжении корпуса и задачах, которые он выполнял. Германские генералы попытались растащить дивизии РОА на батальоны и полки, которые будут заниматься охраной тылов, борьбой с партизанами и реквизициями у местного населения. Я решил не допустить этого и сделал все, чтобы корпус оставался в кулаке. Даже пришлось звонить в Берлин, и после ряда консультаций с Генеральным Штабом генерал Хейнрици отменил свой приказ, 2-й корпус был сосредоточен в летних лагерях под Вязьмой, и проблема снабжения была частично решена. При этом я прекрасно понимал, что вступив в конфронтацию с германскими генералами, могу за это поплатиться. Но на тот момент данный факт меня не беспокоил, и я стал готовить корпус к боям с большевиками.
— Не надо. Я все вижу. Вы, наверное, из той группы, которая ищет парашютистов?