Однако не все так просто. Пока я сидел в тюрьме, некоторые арестованные говорили — крытке, пообщался с другими бойцами и пришел к выводу, что на меня кто-то стукнул. Если специально никому на больной мозоль не наступал, под арест брать не стали бы, у сотрудников НКВД сейчас работы хватало, и судьба обычного красноармейца никого по большому счету не интересовала. Но что на меня могли нарыть? А главное — кому я перешел дорогу? Зацепиться можно только за одно, за убийство майора Ерошкина. Вот только уцелевшие бойцы нашего взвода отошли к реке раньше меня. Больше никто не выжил, и свидетелей не имелось.
Беринг двинулся на север. Со мной тринадцать казаков. Вооружение советское, автоматы, два ручных пулемета и снайперская винтовка. Боеприпасов хватало. Есть ручные гранаты и у каждого казака пистолет, а помимо того нож или кинжал. Мы на склоне, который покрыт густым лесом. Противник внизу, движется по тропе наверх. Огневой контакт через пять минут. Мои действия очевидны. Пулеметы на тропу, автоматчики прячутся за деревьями, подпускаем противника на максимально близкую дистанцию, я даю команду, и огневой шквал сметает преследователей вниз. А затем в ход идут гранаты. Как бы дело ни обернулось, урон советским бойцам нанесем, и время выиграем, а потом сможем уйти и оторваться. Все-таки расклад гораздо лучше того, какой был на мосту через Кавалерку. Врагов значительно меньше, чем тогда, а горы не степь и затеряться проще.
— Соглашусь с вами, — Трухин поднялся из-за стола. — Мы один другого поняли. Надеюсь, у вас, а затем у нас, все получится.
«Если пойдет по окопам, — промелькнула мысль, — всем плохо будет, и первым под гусеницами окажусь я».
Карты есть. Оружие в порядке. Отряд готов к выполнению поставленной боевой задачи. Ночная погрузка в самолет и вот мы в небе…