– Черт возьми, ты понимаешь, как я был несчастен?
Когда я увидела ее час спустя, Яна гладила нарисованную птичку и утирала слезы. Кулон она снова повесила на шею. Помню, пятнадцать лет назад она не снимала свое бесценное стеклышко. Рассталась с ним единственный раз – в тот день, когда Пашка вылез на крышу мансарды.
Но я по-прежнему смотрела на него, и это ему мешало. Через наши зрачки как будто протянулась невидимая леска.
Они с Илюшиным одновременно подумали об одном и том же. Прохор создавал миф о своей жизни, и в этом мифе центральной фигурой был он сам – преуспевающий писатель, певец родного края, которому край отплатил благодарностью. Огромный дом, просторный сад – и все это на гонорары, полученные за книги. Успешность Тульского Зодчего была неотъемлемой частью легенды. Историю о нищем таланте, замерзающем в коммуналке, Савельев тоже мог бы воплотить. Но он выбрал иной сценарий.
– Примерно того же роста, – неуверенно сказал Иван. – Короче, не разглядел я.
Я покачнулась и, кажется, потеряла сознание.