— А ну-ка, брысь в каюту, гроза белок, простынешь! — приказал механик, морщась от боли и потирая плечо.
— Отставить спешить! Слушай сюда, стажёр, — в этот момент я постучал пальцем по груди Васильева. — Если что, в перестрелку не лезь, просто драпай полным ходом, понял меня? Всё остальное по связи. Да осторожней ты, прыгун!
— В пароходство я молодым совсем пришёл, как раз во времена смуты и развала, — рассказывал Кофман, глядя на округлую, всю в автомобильных шинах-транцах, оранжевую корму следующего впереди каравана буксира «Кайеркан». — Деньги уже не работали, да их ни у кого и не было, ключевые заказчики стали отваливаться, а новых не наблюдается, одна мелочёвка. Бартер, само собой, кругом воровство, государству мы до лампочки, лишь бы всё побыстрее приватизировать. Северный завоз под угрозой срыва. Пароходство вот-вот загнётся, люди сидят без зарплаты. Что делать?
Мы настороженно глядели на пустую факторию, быстро проверяя взглядами улицу, если её можно так назвать, тихие дворы и некогда жилые дома с яркими тарелками-антеннами спутникового телевидения на крышах.
— Выходит, что в Норильске так же будет, повтор?
Точно, очень мутная тема, передо мной по всем законам театральной драмы разыгрывался, возможно, последний акт классической местечковой истории с обиженной молодостью. Не посторонний он, это какие-то внутренние или межобщинные разборки современных городских обывателей. Такие вот теперь обыватели в Красноярске... Уж точно не бандиты и не рейдеры, вольные или общинные, те вооружены гораздо серьёзней. Или вечная Шекспиром история вроде увековеченного противостояния двух знатных итальянских семей. Тогда ты, брат, — Ромео. Ромео Монтекки.