- А шрам откуда? Неужели на божественное оружие напоролась? - спросил парень, с улыбкой смотря, как его "доченька" набивает рот пирожками.
Чувство угрозы взвыло дурным голосом, а силуэт девчонки размазался темной полосой. Тело, ведомое скорее инстинктами и наработанными долгими десятилетиями навыками, чем разумом, мгновенно закрутило перед собой топор, отбивая древком жуткий черный кинжал, выпады которого я едва могла различать.
Я стряхнул кровь с гладиусов и перевел взгляд на застывшую на бревне бабу с выпученными от шока глазами. Блядь, картина Репина: доска на бревне. Хотя ничего так, вроде симпатичная.
- Поняшка, - у меня нервно дернулась щека, и я посмотрел в эти честные-честные глаза как можно более сурово. - Если не прекратишь прикидываться шлангом, пущу на колбасу.
Я откинула покрывало и встала с узкой койки. Коротко огляделась.
Та успела только взвизгнуть, но смертельный выпад грудью принял один из белых рыцарей. Копье пробило его панцирь и, войдя на две ладони, застряло. Доспехи от места пробоины начали стремительно чернеть и осыпаться пепельно-черными хлопьями, которые истаивали, не долетая до земли. Однако, рыцарю хватило сил поднять сверкающий меч и попробовать рубануть меня по шее. Руки среагировали быстрее, как всегда, тормознутого мозга: рыцарь только начал заносить меч, а левая рука уже отпустила копье и потянулась к рукояти, торчащего из-за плеча гладиуса. Когда клинок рыцаря обрушился вниз, его уже встречало на жесткий блок черное короткое лезвие подарка старого советского офицера.