– Не очень. Вечно ты со своей сдобой, Донг. Так и хочешь превратить меня в толстуху. Ну, давай уже, предсказывай! – фыркает Ирина, пританцовывая на месте под нетерпеливые взгляды гостей. – Не томи.
– Не хочешь меня, говоришь? А кого же ты тогда хочешь? – тонкие губы вновь у моего лица, а рука жестко ложится на скулы, сдавливая их. – Кто тебя возбуждает так, что ты сама готова расставить ноги? Готова встать на колени и заставить кончить одним касанием языка, впустив в свой рот?.. Кто? Твой пидор-танцор, ненаглядный Виталик, который предпочел проблемам со мной две сотни баксов, уйдя в тень? Или сегодняшний прыщавый женишок, что поскупился моей девочке даже на новые шмотки?.. Скажи, Женька, что ты позволяла ему, что так трясешься за его шкуру? Что этот жлоб делал тебе такого, чего не делал я?
Воробышек медленно проходит в комнату, на минуту останавливается у окна и садится на койку, тут же прогнувшуюся под ней. Опустив плечи, говорит тихо, глядя на свои руки.
Голос мамы доносится до меня, словно из-под ватного одеяла. В ушах шумит и, если бы не мамины руки, подхватившие под спину, я бы, кажется, не удержалась на ногах.
– Еще чего! – грозит мне пальцем Крюкова, и тут же кричит в окно: – Так что же ты купишь? Давай, жених, поконкретнее!
– Жень, ну ты тут сама закончишь, да? Ерунда же осталась! Вон, Рябуха скотч просит, не унимается. Пойду отнесу, – говорит, возвращая меня в реальность Петрова, и машет рукой невысокому чернявому парнишке, занятому новогодним плакатом. – Да сейчас, Юрок! Не вопи! Уже бегу!