Я с сомнением отворачиваюсь и гляжу на свою ленточку-предсказание, белоснежным фитильком мелькающую в ловких пальцах мужчины, и на лицо – плоское, узкоглазое, сосредоточенное на моем спутнике.
– Вот и славно, – наконец отводит от меня взгляд Илья и косится в сторону. – Что это у тебя на плите? – вскидывает любопытную бровь. – Мясо? Тащи все! – разрешает в ответ на мой кивок и добавляет в спину, когда я поворачиваюсь и ступаю за тарелками к посудной стойке, тянусь, привстав на цыпочки к верхней полке шкафа за салфетками: – И себя не забудь подать, Воробышек, под каким-нибудь соусом. Что-то я слишком голоден.
– Это я, старый дурак, мог не успеть! Надо было сразу Егору звонить, а не рыскать полночи по следу. Что с бумагами? Ты заверила подписи?
Я убираю тарелки и снимаю с маленького чайника для заварки – низенького и пузатого, купленного братьями в соседнем магазине по моей просьбе, полотенце. Разливаю по чашкам мамин брусничный чай. Кладу каждому по три ложки сахара и намазываю для них один за другим шесть толстенных бутербродов: с маслом, с сыром и ветчиной. Конечно, они давно выросли и научились ухаживать за собой сами, но пока мальчишки в этом доме гости, а я, в некотором роде, принимающая сторона, я ухаживаю за ними с ностальгическим удовольствием, трепля поочередно рукой то одного, то другого по темной вихрастой макушке и заглядывая в такие родные, повзрослевшие отцовские глаза.
Трудные слова, возможно, лишние, но они много значат для меня, и я рада, что моей смелости хватает на то, чтобы сказать их Люкову. Если каждой девушке достается столько внимания от него, как сегодня досталось мне, то не удивительно, что они спешат вернуть его парню сторицей.