– Скажи, Илья, почему Донг назвал меня рассветной? Это что-то из китайской философии? И чем ему не пришлись по вкусу наши печенья? Зачем он заставил меня съесть твое?
– Анальгин? Отлично, – кивает парень, по-прежнему странно глядя на девушку. – Годится. А шприц? – уточняет, протягивая ко мне в требовательном жесте руку.
Невысокая и хрупкая, нежная, как китайский фарфор. И в то же время соблазнительно-женственная, мягкая, влекущая. Шелковая юбка оплетается вокруг таких стройных колен, что можно сойти с ума. Гибкая талия и спина – наталкивают на самые порочные мысли. А осанка… Осанке могла бы позавидовать сама царица Тамара.
У воробышка красивая линия плеч, тонкая гибкая талия, а попа… – странно, но то, на что я сейчас смотрю, то, что доверчиво прижимается к моему паху, греясь в его тепле, задницей не обзовешь, только таким, непривычным для меня словом, – попа у моего воробышка перевернутым сердечком, упругая и в то же время мягкая, с ямочками над ягодицами, с такой гладкой кожей, что так и напрашивается на ласку.
– Боря, передай этой блядской шушере, что если бы с моего сына упал хоть один волос…
– Смотри, Бампер, что-то народ на площадке не на шутку оживился. А в центре твоя бывшая, – замечает Фролов. – Похоже, счеты бабские с кем-то собралась сводить под пьяные танцы с мордобоем. С чего бы вдруг, а?