– Восьмого, термодинамика. Но ты вовсе не должен с кем-то договариваться насчет меня, Илья, – тихо возражаю. – Нельзя тянуть утопающего за уши вечно. Для таких, как я, существует пересдача. Или билет в один конец, если совсем не повезет.
– Отлично, – я оборачиваюсь через плечо и бросаю остановившимся у входа мужчинам скупой кивок. Вновь поворачиваюсь к машине. – Чего скалишься? – интересуюсь у Рыжего, усаживая воробышка на переднее сиденье «Ауди» и поправляя на ее плечах отброшенный ветром на затылок капюшон куртки.
– Почему плачешь, сынок? – спросила пастушка мать, когда вечером вся семья села за стол, и родители увидели, что их сын чем-то сильно огорчен.
– Уверен. Интересно стало посмотреть, что из щенка дворовой суки выросло, вот и увидел. Сволочь.
– Хорошо. – Делаю дрожащий шаг к двери и вдруг оборачиваюсь. – А как же ты? – Заставляю себя силой воли взглянуть под ноги, туда, где у стены начинает ворочаться Игорь, приходя в себя, в попытках подняться цепляясь рукой за стену. – Он… – сглатываю ком в горле. – Он…
В гостиной Люкова девушка! Совершенно точно! Одна! Она сидит на диване перед телевизором, откинувшись на высокие, перевитые шнуром подушки, закинув длинные ноги в ярко-зеленых колготах на мягкий пуф и… ест большущее яблоко.