– Извини, детка, в следующий раз. Это тебе на такси, – отвечаю, разворачивая девушку к ступеням. – Идем, провожу, – подталкиваю ее к выходу, провожаю вниз и усаживаю в подъехавшую машину.
Подруга молчит и куксится, нервно дергает плечом. Это на нее так не похоже, что я подумываю о глубокой личной драме, но сил на любопытство и чужую частную жизнь, после двухчасового блуждания по холодным ноябрьским улицам в поисках нужного переулка и родного общежития, нет совершенно, и я, пожав плечами, раздеваюсь, мою руки и щелкаю чайник. Пока он шумит, заглядываю в холодильник, достаю варенье, масло, хлеб и делаю нехитрые бутерброды. Надеяться на Танькину стряпню я перестала давно, вот и сейчас, скользнув взглядом по пустому нутру хладоагрегата, решаю довольствоваться малым. Ничего, для фигуры полезно.
– Что, опять за устройство личной жизни принялась, да, Ирка? Ай-яй-яй, нехорошо! Не твой сегодня день, дорогуша, не твой. Давай, пошли-ка отсюда. Сейчас выпьем по бокальчику чего-нибудь крепкого и станем со стариной Донгом гадать. Вот выпадет тебе семья – так и быть, женюсь! Нарожаешь мне кучу деток – таких же моральных придурков, как я, повеселимся с дедом всласть.
– Не зря, Воробышек, – наконец говорит, остановив его на моем лице. – Ты очень… Платье очень красивое и тебе идет. Мне нравится.
– Тогда, может, чай? – я не намерен легко сдаться на ее волю, вокруг приятная суета, мелькают официанты, тихо играет музыка – мне очень хочется, чтобы птичка расслабилась. – Ты любишь с мятой, я помню. Или лучше кофе? Я слышал, здесь отлично готовят капучино.
Она не хочет оставаться одна, понимаю, но признаться в этом выше ее сил, и я уступаю. Я отворачиваюсь к двери и целую минуту разглядываю трещины в старой деревянной панели, соблюдая кодекс приличия, но девчонка манит меня к себе, как ночного мотылька фитилек, и я поворачиваю голову и нахожу ее отражение в потемневшем по краю овальном зеркале на стене…