– Ты видел, а? – яростно поинтересовался Вазых. – Что творится вообще?
– У меня есть, могу дать. Батя пока рыбалил, штук пять таких завел, разных размеров – ну, разъелся же, в одну перестанет влезать, другую покупает. А сейчас они ему все равно без надобности, мамка сказала, не пустит его, пока он сердце не вылечит.
Меня провели мимо стенки из мутноватого стекла, за которой сидел сонный усатый сержант. Лейтенант что-то сказал ему вполголоса, кивнув на меня, и мы прошли на второй этаж. Гаврилов где-то отстал. Лейтенант подвел меня к кабинету без табличек и номеров и толкнул несерьезную дверь – коричневый крагис сверху и ручка скобкой. Дверь была заперта. Лейтенант хмыкнул, велел мне ждать и ушел обратно. Я огляделся. Коридор был обыкновенным, скучным и плохо освещенным жужжащими длинными лампами. Сюда бы пару топчанов или блочок сцепленных кресел с откидными сиденьями – получится стандартный коридор поликлиники, комитета комсомола или любого другого учреждения, в котором кабинеты пасмурно и нехотя ведут прием из коридоров. Даже стенд висел с наглядной агитаций. Ну, наверное, с агитацией. Я рассмотреть не успел, лейтенант вернулся.
Я представил себе, как они будут балдеть и под какой музон, и понял, что надо не идти, а бежать. И куда – тоже понял.
– Да ну тебя. – сказала Марина, поеживаясь. – Зеркало завтра куплю, без него совсем…
– А, слушай. А ты вот так вот пальцем зачем делала? Ну, на репетиции.