Елка стояла прямо в кабинетике Вафина – сосенка, вернее. Мелкая, зато настоящая, колючая и пахучая. Вафин тоже был немножко пахучим и колючим, явно не мылся, не брился дня два, но встретил Виталика как блудного сына, мучить расспросами не стал, а сбивчивый конспект рассказа про то, что вот я как бы вернулся, принял со спокойным удовольствием.
– Как бы не мечтал никогда быть шохой при генерале.
– Ох, Шор, – вздохнула классная, махнула ладошкой, скомандовала никому не отходить, не теряться и слушать команды и умчалась к маячившей впереди директрисе – с докладом и за инструкцией, видимо. Удивительно, как с нас доклад о готовности или, как ее, рапортичку не стрясла.
– Здесь, в лесу? Или на горке? – поинтересовался я и хотел даже добавить что-нибудь обидное, потому что внутри все еще кипело и дрожало, а теперь я от патруля оторвался вроде, не догонит, даже если бросится. Да и бросится если – пацаны рядом, не дадут в обиду, наверное. У нас свободная страна, и до комендантского часа еще полдня.
И тут Вазых сам застыл глазами вниз, как будто увидел тот же несуществующий подоконник. Он понял, зачем его просят остаться и почему у Хисматуллина такой ласковый и чужой голос.
– Насчет новогоднего представления-то есть идеи?