— Санька отрезал. Извини, Лен, у тебя коса вся от крови слиплась. Как бы мы отмывали её? Вот Санька и отрезал. Сказал, если что, пусть она потом меня за уши оттаскает. И отрезал.
В борт нашего кораблика ударила волна и нас очень так неслабо тряхнуло. Арсений судорожно вцепился в меня единственной рукой, Сашка говорит, что всё будет хорошо, а с палубы доносится мат краснофлотцев и чей-то восторженный рёв: «Всосал, гадюка?!!».
— Дядя Игорь, мою маму убили фашисты. Снарядом. За то, что она собирала капустные кочерыжки. А мой папа пошёл проведать дедушку. И не вернулся. Его тоже убили фашисты.
Вообще это как-то неожиданно случилось. Мы сидели, обедали, и тут входит Галина Степановна и говорит, что послезавтра мы все уезжаем на Большую землю. После обеда начинаем собираться. Вот так!
Вовремя я успела. Ещё бы минут десять, и… В подвале действительно прорвало водопровод. Некоторые дети прямо в воде барахтались, а остальные на лавках стояли по колено в воде. Даже если бы не захлебнулись, десяти минут в ледяной воде вполне достаточно. И так последних мне давали почти в бессознательном виде. Они замёрзли. Степанов тоже замёрз сильно. Но он старше, да и в воде не так долго находился. А так, когда он выполз на улицу и сказал, что живых там больше нет, и так у него штаны были насквозь мокрые до самого… эээ… словом, до верхней трети бедра.
Эти сволочи думали, что мы по их фашистским фальшивкам кинемся лишний хлеб получать. Ага, как же. Ленинградцы не такие. В начале декабря, ещё когда Вова жив был, помню такой случай произошёл. Стою я в булочной в очереди, и тут какой-то мужик подошёл без очереди к прилавку, оттолкнул продавщицу и нагло через прилавок перелез. А потом стал оттуда выкидывать хлеб. В зал кидает буханками прямо на пол и кричит: «Ешьте, люди, ешьте!».