Адриану хватило секунды, чтобы провести аналогию с событиями столетней давности, а затем он понял, что для Грейсона на этом все закончится, и заметно побледнел. Я, уже не скрывая, стирала слезы со щек, хотя никакого заметного результата это не давало: они продолжали литься сами собой. Из нас троих мастер остался самым спокойным.
— Просто не хочешь меня впутывать, я знаю, — перебила меня Бьянка. — Ты не в первый раз так поступаешь. Но я хочу тебе помочь, ведь то, через что тебе сейчас приходится проходить, нельзя пережить в оди…
Генри же вопросительно посмотрел на Оттилию, ожидая, что она представит ему Грейсона, но вампирша лишь прикрыла глаза и покачнулась, демонстрируя страшную изможденность, и я решила, что могу вмешаться.
— Пожалуй, — согласилась я, оглядывая комнату магическим зрением на предмет всяких магических средств подслушивания. Ничего не обнаружила, но решила, что расслабляться пока рано и стоит еще попросить Леннокса проверить выделенные нам покои.
Ректор молча кивнул, и я увидела, как за считаные секунды он изменился. Вместо мудрого и справедливого дедушки я внезапно увидела перед собой светлого архимага, который, несмотря на возраст, сохранил трезвый ум и был готов ответить на вышедшую из-под контроля ситуацию решительными действиями. У Вортона же было такое выражение лица, словно его стукнули чем-то тяжелым по голове, и он никак не мог прийти в себя.
Я хотела было сказать, что он ошибается, но потом вспомнила, какое лицо было у архивампира в старом доме, когда Грейсон предложил остаться, и промолчала. Может, мастер и прав, но… Все равно я не знаю, что теперь будет у нас с Адрианом. Правда, если он по-прежнему ревнует меня к Грейсону и все, что он сказал мне в Атламли, — правда, выходит, он и в самом деле до сих пор любит меня…