– Как ты выживаешь, ума не приложу, – проворчала Линда. – Я уже и встала, и в душ сходила, и одежду нашла. А ты дрыхнешь, как сурок. Хоть из пушки пали.
Алексей вдруг почувствовал, как стучат его зубы, сами по себе пустившиеся в пляс. Он в ярости стиснул их, до резкой боли в скулах, и с отрешенным удовлетворением почувствовал, как рот наполняется теплой кровью из прикушенной губы.
– Да я верю, верю, – бормотал Кобылин, прикидывая, что будет, если он вытащит телефон. – Семен, мне позвонить надо, сказать, что я задержусь.
Словно в ответ на его слова из дальнего конца туннеля потянуло сквозняком. Потянуло гнилью, сырой землей. Там, в темноте, шевелилось что-то огромное, живое. Опасное. Сквозь тяжелый вздох земли прорвался едва слышимый шорох. Он постепенно нарастал, становился громче – слово тысячи крохотных ножек топали в унисон по дну туннеля. Тысячи. Сотни тысяч.
– Прижми, – фыркнул Кобылин. – Давай мне его имя, адрес… Как я его искать буду? Прочесывать канализацию? Да я там сто лет буду бродить.
– Почему? – спросил Кобылин, отрываясь от сладких губ. – Приехал бы Толик, выкупил бы тебя…