Пока шла дискуссия, Сашка вспомнил о партизанах ("Отлично же у наших в войне с Наполеоном получилось, да и в Испании его герильос здорово щипали!) и поделился новинкой (выдав за тактику саков в борьбе с Дарием), но Рутковский поморщился: "польза может быть, но войны решаются на полях генеральных сражений…. Да и жандармы Фридриха партизан враз прижмут, лишив их продовольственной базы….".
— Я плохая? Ты меня сейчас совсем не уважаешь?
Эту заранее подготовленную речь он успел проговорить до того, как глухо молчащий надзиратель закрыл камерную дверь. Потом подтвердил сказанное, когда тот же надзиратель забирал опустошенную заключенным миску и кружку — но опять ответа не добился. Зато вечером угрюмая образина выложила перед ним, кроме ужина и бумагу и карандаш! А когда пришел забирать посуду, взял и Сашкину записку (тот задержал его, спросил, что это за место и вписал в записку: "я в Рудольфсбурге"). Ну а кому он писал? Разумеется, Кристиану, в казармы кирасирского лейб-гвардии полка. Что написал? Вот это: "Кристиан, я в тюрьме, в Рудольфсбурге. Попроси тетю, чтобы она меня выслушала. Подателю сего письма дай 50 флоринов — я обещал. Алекс". На ответ Сашка не рассчитывал, но уже в следующий вечер надзиратель почти с улыбкой передал ответную записку: "Паду к ногам в ближайший срок. Жаль, не знаю причины. Кристиан". Глядя на довольную рожу тюремщика, Сашка сообразил, что тот слупил с Кристиана еще флоринов 50. "Ладно, папенька король еще пришлет", — успокоил свою совесть попаданец.
— Ваш светлость, кто это? — спросил немец.
Какими словами описать горе двух любовников, только что обретших друг друга и вынужденных расставаться — быть может, навсегда? Нет таких слов. Тем не менее, через час Сашка и Петер вошли в конюшню со своими хахаряшками, где были встречены угрюмо переминающимся конюхом.